Решаю всё-таки снова напялить синий. Беру чуть измявшиеся брюки, встряхиваю их и начинаю натягивать на себя. Но тут до меня доходит, что всё это как-то странно и, засунув одну ногу в бирючину, поднимаю глаза на Стэна:
– Да ты же всё это специально...
А он не успевает отвести косой взгляд от моего зада.
– Господи, Стэн?! – Аж отскакиваю на пару метров от стола. – Ты чё, гей?!
А он делает наигранно возмущённое выражение лица:
– Ну как бы, да!
Я продолжаю смотреть на него с охеревшим видом и прыгать на одной ноге, придерживая штаны обеими руками:
– Вообще-то о таком предупреждать надо! – верещу.
Пока я скачу, как идиот, пряжка ремня ритмично брякает об язычок.
– Да я как бы говорил тебе об этом.
– Когда, в клубе?
Кивает:
– Я же не виноват, что ты нажираешься так, что потом ничего не можешь вспомнить.
Тут он прав. Пытаюсь припомнить...
– И как я отреагировал на этот факт?
– Чушь какую-то сказал...
«И Я тоже не осуждаю тебя...» – перед тем, как опрокинуть ещё один стакан.
– Да, – пробормотал я. – Похоже на меня…
Перестаю скакать, но по-прежнему недоверчиво поглядывая на Стэна, натягиваю вторую штанину и подхожу к стулу слева от стола. Беру с него рубашку, а Стэн всё давит хитрую лыбу и тоже косится на меня.
– Надеюсь, ты ни на что не рассчитывал? – спрашиваю, накидывая рубашку на плечи.
Стэн, по-прежнему не слезая с края стола, снова разводит руками:
– Джейк, ты самовлюблён! Взгляни на меня. Я двадцать лет в браке, и у меня двое детей. За кого ты меня принимаешь?
Ничего ему на это не отвечаю, лишь перевожу взгляд на зеркало неподалёку и принимаюсь застегивать пуговицы из чёрного перламутра на рубахе.
Видимо, чтобы не смущать меня, Стэн берет планшет, лежащий у него под боком, и утыкается в экран.
Испытывая неловкость, что мы находимся наедине в огромном тёмном ангаре, я, заправляя рубашку в брюки, всё же спрашиваю его:
– А здесь всегда так пусто?
И оглядываюсь по сторонам. Темно и тихо. Только где-то вдалеке слышно жужжание квадрокоптера.
– Да ты же всё это специально...
А он не успевает отвести косой взгляд от моего зада.
– Господи, Стэн?! – Аж отскакиваю на пару метров от стола. – Ты чё, гей?!
А он делает наигранно возмущённое выражение лица:
– Ну как бы, да!
Я продолжаю смотреть на него с охеревшим видом и прыгать на одной ноге, придерживая штаны обеими руками:
– Вообще-то о таком предупреждать надо! – верещу.
Пока я скачу, как идиот, пряжка ремня ритмично брякает об язычок.
– Да я как бы говорил тебе об этом.
– Когда, в клубе?
Кивает:
– Я же не виноват, что ты нажираешься так, что потом ничего не можешь вспомнить.
Тут он прав. Пытаюсь припомнить...
– И как я отреагировал на этот факт?
– Чушь какую-то сказал...
«И Я тоже не осуждаю тебя...» – перед тем, как опрокинуть ещё один стакан.
– Да, – пробормотал я. – Похоже на меня…
Перестаю скакать, но по-прежнему недоверчиво поглядывая на Стэна, натягиваю вторую штанину и подхожу к стулу слева от стола. Беру с него рубашку, а Стэн всё давит хитрую лыбу и тоже косится на меня.
– Надеюсь, ты ни на что не рассчитывал? – спрашиваю, накидывая рубашку на плечи.
Стэн, по-прежнему не слезая с края стола, снова разводит руками:
– Джейк, ты самовлюблён! Взгляни на меня. Я двадцать лет в браке, и у меня двое детей. За кого ты меня принимаешь?
Ничего ему на это не отвечаю, лишь перевожу взгляд на зеркало неподалёку и принимаюсь застегивать пуговицы из чёрного перламутра на рубахе.
Видимо, чтобы не смущать меня, Стэн берет планшет, лежащий у него под боком, и утыкается в экран.
Испытывая неловкость, что мы находимся наедине в огромном тёмном ангаре, я, заправляя рубашку в брюки, всё же спрашиваю его:
– А здесь всегда так пусто?
И оглядываюсь по сторонам. Темно и тихо. Только где-то вдалеке слышно жужжание квадрокоптера.
КОНЕЦ ВЫРЕЗАННОГО ОТРЫВКА
Тоже удивлены его безобидностью?)
Поделитесь со мной своими впечатлениями в запрещенной сети @den.right
И приятного продолжения чтения!
Поделитесь со мной своими впечатлениями в запрещенной сети @den.right
И приятного продолжения чтения!
Я выдыхаю дым на этот город неудачников. Подношу сигарету к губам и делаю ещё одну затяжку, но не отвожу от города глаз. Его объяла ночь, но он не спит. Отсюда он кажется таким красивым – миллиарды огней переливаются внизу, они повсюду, куда ни глянь. Они уходят к горизонту, но не заканчиваются даже за ним. Это самый большой город на Земле – мы так его и называем – Биг Сити. Но это всё ложь. Стоит лишь спуститься вниз, и это становится ясно. Это самая большая мусорка на планете – сюда съезжается сброд со всего грёбаного света. Разложение. Бедность. Коррупция. Здесь самый большой уровень разницы в доходах и смертности от наркоты. Тут обычная картина: если какая-нибудь модная чикуля в красных каблучках за двадцать тысяч баксов при выходе из своей люксовой тачки вступит в говно и тут же выбросит их в ближайшую мусорку, а уже через минуту ты видишь эту обувь на бомжихе лет шестидесяти, которая даже не удосужилась стереть с них дерьмо. Этот город похож на старую деву, которая сдохла от передоза в своем загородном особнячке и провалялась в нём неделю. Её домашние питомцы хорошенько поразвлеклись с ней, но родственнички не поскупились на услуги танатокосметолога (чувак, что наводит трупам марафет), так что в темноте можно подумать, что она даже неплохо выглядит…
More products
Человек-грёбаная-морковка Шон отводит глаза и секунд, наверно, пять задумчиво смотрит в никуда, а после заговаривает опять:
– В общем, был у меня дядя – мамин брат. Тоже показывал мне всякое, многое объяснял. На рыбалку возил – короче, опытом делился с молодым... Вот только знаешь, это бессмысленное занятие какое-то. Все эти истории, советы, нравоучения – они ж никому не помогают... Если что-то и понимается из этого, только когда уже слишком поздно. Так что, если и есть что-то, что может научить нас хоть чему-нибудь, так это жизнь... Понимаешь, о чём я?
Шон поворачивается ко мне и смотрит.
Забавно, если бы я услышал от него что-нибудь подобное раньше, я либо пропустил бы это мимо ушей, либо подумал бы: «Что он вообще несёт?». Но теперь я, кажется, был готов понимать его. И, как ни странно, это были те самые слова, которые так нужны были сейчас. Никак не ожидал услышать их от Шона. Вот только интересно, он сам-то понял, что сказал?
– В общем, был у меня дядя – мамин брат. Тоже показывал мне всякое, многое объяснял. На рыбалку возил – короче, опытом делился с молодым... Вот только знаешь, это бессмысленное занятие какое-то. Все эти истории, советы, нравоучения – они ж никому не помогают... Если что-то и понимается из этого, только когда уже слишком поздно. Так что, если и есть что-то, что может научить нас хоть чему-нибудь, так это жизнь... Понимаешь, о чём я?
Шон поворачивается ко мне и смотрит.
Забавно, если бы я услышал от него что-нибудь подобное раньше, я либо пропустил бы это мимо ушей, либо подумал бы: «Что он вообще несёт?». Но теперь я, кажется, был готов понимать его. И, как ни странно, это были те самые слова, которые так нужны были сейчас. Никак не ожидал услышать их от Шона. Вот только интересно, он сам-то понял, что сказал?
– Джейк!!
– Ты слышишь меня?!!
Это была Рейчел – она звала меня. Когда я повернул голову, её рука уже во всю трясла меня.
–Ты че залип?! Почему не отвечаешь?!
Но и на это я ей не смог ничего ответить. Язык, помню, онемел, но не в этом дело. Я видел, как под её кожей копошатся тысячи червей. Но и это ещё не всё: её правая линза съехала набок и оголила чёрный белок нечеловеческого глаза, а под тем же правым веком свисал лоскут кожи, под которым виднелась гниющая плоть. Помню, я подумал: походу, мне пи*дец.
Еле выговорил слова:
– Рейч, что у тебя с лицом?
Она удивленно посмотрела на меня своим ублюдским глазом. Затем взяла телефон и врубила фронталку. Клянусь, я видел, как извиваются белые черви в том месте, где не хватало лоскута.
– Ой, и вправду всё съехало...
Рейчел заползла оранжевым ногтем прямо в глаз и вернула линзу на место. Она прилепила кусок кожи обратно и, облизав языком подушечку большого пальца, стала разглаживать лоснящийся лоскут. Грёбаный стрём. Я не мог на это больше смотреть. Я вскочил с дивана и стал пятиться назад, шаг за шагом. Слава богу, ноги слушались меня, а те грёбаные твари провожали меня взглядом.
– Ты слышишь меня?!!
Это была Рейчел – она звала меня. Когда я повернул голову, её рука уже во всю трясла меня.
–Ты че залип?! Почему не отвечаешь?!
Но и на это я ей не смог ничего ответить. Язык, помню, онемел, но не в этом дело. Я видел, как под её кожей копошатся тысячи червей. Но и это ещё не всё: её правая линза съехала набок и оголила чёрный белок нечеловеческого глаза, а под тем же правым веком свисал лоскут кожи, под которым виднелась гниющая плоть. Помню, я подумал: походу, мне пи*дец.
Еле выговорил слова:
– Рейч, что у тебя с лицом?
Она удивленно посмотрела на меня своим ублюдским глазом. Затем взяла телефон и врубила фронталку. Клянусь, я видел, как извиваются белые черви в том месте, где не хватало лоскута.
– Ой, и вправду всё съехало...
Рейчел заползла оранжевым ногтем прямо в глаз и вернула линзу на место. Она прилепила кусок кожи обратно и, облизав языком подушечку большого пальца, стала разглаживать лоснящийся лоскут. Грёбаный стрём. Я не мог на это больше смотреть. Я вскочил с дивана и стал пятиться назад, шаг за шагом. Слава богу, ноги слушались меня, а те грёбаные твари провожали меня взглядом.
– Пришло время признать то, что мы все обладаем тем, о чем сами не подозревали. Тем, что всегда с нами, но было скрыто от наших глаз...
Присматриваюсь к многочисленным лицам в зале и вдруг с удивлением обнаруживаю в глубине их взглядов призрачный блеск, которого не замечал до этого момента.
– Это было скрыто за словами, костюмами, за правами и обязанностями, которые мы, судя по всему, сами накинули на себя...
Мои губы продолжают шевелиться:
– И за всей этой копотью, шелухой и налёта из нравов, норм, правил и ограничений, кажется, ничего не осталось от настоящих, подлинных нас. Но несмотря на всё… это Нечто всё ещё живет где-то там, внутри нас... Ведь это Нечто...
Но тут я впервые ощущаю, что мой Голос подводит меня. Я отчётливо знаю, что хочу сказать, но не нахожу подходящих слов, чтобы это передать…
Мое лицо мрачнеет. Я опускаю глаза. Я прикасаюсь к груди, где ощущаю это «Нечто» в глубине себя и пытаюсь его как-то описать. Я сосредотачиваюсь что есть силы и всё же нахожу нужные слова:
– Зерно горчичное... – бормочу я.
Но мои усилия оказались напрасны.
Я поднимаю глаза и повторяю громче:
– Зерно горчичное.
И сам себе киваю, подтверждая сказанные слова.
Я смотрю на других в надежде, что остальные оценят эти с трудом добытые слова. Но я ошибался. Никто из них не понял меня – это читалось в их широко раскрытых глазах.
Присматриваюсь к многочисленным лицам в зале и вдруг с удивлением обнаруживаю в глубине их взглядов призрачный блеск, которого не замечал до этого момента.
– Это было скрыто за словами, костюмами, за правами и обязанностями, которые мы, судя по всему, сами накинули на себя...
Мои губы продолжают шевелиться:
– И за всей этой копотью, шелухой и налёта из нравов, норм, правил и ограничений, кажется, ничего не осталось от настоящих, подлинных нас. Но несмотря на всё… это Нечто всё ещё живет где-то там, внутри нас... Ведь это Нечто...
Но тут я впервые ощущаю, что мой Голос подводит меня. Я отчётливо знаю, что хочу сказать, но не нахожу подходящих слов, чтобы это передать…
Мое лицо мрачнеет. Я опускаю глаза. Я прикасаюсь к груди, где ощущаю это «Нечто» в глубине себя и пытаюсь его как-то описать. Я сосредотачиваюсь что есть силы и всё же нахожу нужные слова:
– Зерно горчичное... – бормочу я.
Но мои усилия оказались напрасны.
Я поднимаю глаза и повторяю громче:
– Зерно горчичное.
И сам себе киваю, подтверждая сказанные слова.
Я смотрю на других в надежде, что остальные оценят эти с трудом добытые слова. Но я ошибался. Никто из них не понял меня – это читалось в их широко раскрытых глазах.
Как сказал один известный маркетолог-экономист Клод Смит: «Хочешь получить хорошего покупателя, расти его с детства». И именно так мировые конгломераты – эти тысячеглавые гидры экономического болота, – сегодня и поступют. Они прекрасно понимают, дети — это будущее, и они втюхивают миллиарды, чтобы обеспечить его себе. Вы, наверное, стараетесь и вкладываете немало сил, чтобы вырастить хорошего сына или умную дочь, но как только вы отворачиваетесь, маркетологи растят из него идеального потребителя. И поверьте, в этом они намного эффективней вас – они настоящие профессионалы.
Сегодня продолжает набирать популярность специализация «детский нейро-маркетолог». В эту отрасль набирают самых отмороженных и тех, у кого своих детей нет, чтобы они без зазрения совести могли массово лоботомировать чужих. Основная их задача – разжижать детские мозги до такой степени, пока из всех когнитивных способностей у них не останется умение различать марки и лейблы, а также способность максимально импульсивно реагировать на рекламные призывы.
Сегодня продолжает набирать популярность специализация «детский нейро-маркетолог». В эту отрасль набирают самых отмороженных и тех, у кого своих детей нет, чтобы они без зазрения совести могли массово лоботомировать чужих. Основная их задача – разжижать детские мозги до такой степени, пока из всех когнитивных способностей у них не останется умение различать марки и лейблы, а также способность максимально импульсивно реагировать на рекламные призывы.
Вечер спускается на дорогу. До побережья два часа езды. Два часа полного спокойствия и тишины. Я, пустая дорога с желтой полосой, музыка и всё. Да, чуть не забыл: ну и конечно же мой рычащий зверь. Шум мотора перемешивается с ветром. Тянусь к приборной панели и включаю музыку погромче.
Вокруг пустынная равнина с выжженными на солнце кустами чапараля. Такое ощущение, будто ты оказался где-то на другой планете, на грёбаном Марсе подальше от всей этой херни. Справа, где уже стемнело, над проносящимися на огромной скорости старыми деревянными столбами линий электропередач висит Луна. Белая, здоровенная такая. Иногда я смотрю на неё и задумываюсь, по накури, в основном: может, продать всё, опустить фирму на бабки и съ*баться на неё... А что? Раньше кто-то хотел свалить загород и жить подальше от цивилизации, но теперь это не вариант – цивилизация тебя даже из-под земли достанет. Кто-то мечтал свалить со шлюхами и коксом на необитаемый остров, но таких больше нет – они все скуплены богачами и коммерческими организациями, а некоторые их строят специально – такие острова из мусора в открытом океане. Так что новый оплот свободы сегодня – это Луна, грёбаный кусок камня в космосе, на котором тебя никто не достанет.
Вокруг пустынная равнина с выжженными на солнце кустами чапараля. Такое ощущение, будто ты оказался где-то на другой планете, на грёбаном Марсе подальше от всей этой херни. Справа, где уже стемнело, над проносящимися на огромной скорости старыми деревянными столбами линий электропередач висит Луна. Белая, здоровенная такая. Иногда я смотрю на неё и задумываюсь, по накури, в основном: может, продать всё, опустить фирму на бабки и съ*баться на неё... А что? Раньше кто-то хотел свалить загород и жить подальше от цивилизации, но теперь это не вариант – цивилизация тебя даже из-под земли достанет. Кто-то мечтал свалить со шлюхами и коксом на необитаемый остров, но таких больше нет – они все скуплены богачами и коммерческими организациями, а некоторые их строят специально – такие острова из мусора в открытом океане. Так что новый оплот свободы сегодня – это Луна, грёбаный кусок камня в космосе, на котором тебя никто не достанет.
Я лежу на берегу океана на влажном от ночи холодном песке. Где-то слева в полутьме волны разбиваются о скалы с этим звуком: «Бдуф-ф-ф...» А потом снова: «Бдуф-ф-ф...»
Когда я только пришёл сюда, минут, наверно, сорок назад, я снял обувь и носки, и сложил один в другой, как учила мама. Я подвернул брюки и лёг здесь. На берегу океана. Вдали на горизонте виднеются грозовые облака. Кажется, они пучатся и медленно ползут навстречу. Изредка их озаряют вспышки молний, а за ними уже начинает набирать силу заря. Волны продолжают бить так ритмично, и солёная вода уже почти докатывается до меня...
Когда я пришел сюда, я начертил на песке лицо человечка, но его уже давно смыло. Такой счастливый, улыбающийся смайлик. Вышло не очень, но какая разница, его больше нет. Заря всё растекается, очерчивая тучи, но звёзды ещё виднеются над головой. Спокойно, только где-то там, позади, грохочет музыка, но удары баса развеивает лёгким ветерком.
Ухх, – прибойная волна обожгла льдом пальцы на ногах, а мазки перистых облаков высоко над горизонтом озарило красным. Я отползаю назад. От моей задницы на песке остаётся борозда, но ничего – её тоже смоет. Я снова укладываю под голову пиджак, который не снимал с самого утра, и располагаюсь поудобней. Но вскоре слышу скрип песка и голос вдали, слева от меня.
Когда я только пришёл сюда, минут, наверно, сорок назад, я снял обувь и носки, и сложил один в другой, как учила мама. Я подвернул брюки и лёг здесь. На берегу океана. Вдали на горизонте виднеются грозовые облака. Кажется, они пучатся и медленно ползут навстречу. Изредка их озаряют вспышки молний, а за ними уже начинает набирать силу заря. Волны продолжают бить так ритмично, и солёная вода уже почти докатывается до меня...
Когда я пришел сюда, я начертил на песке лицо человечка, но его уже давно смыло. Такой счастливый, улыбающийся смайлик. Вышло не очень, но какая разница, его больше нет. Заря всё растекается, очерчивая тучи, но звёзды ещё виднеются над головой. Спокойно, только где-то там, позади, грохочет музыка, но удары баса развеивает лёгким ветерком.
Ухх, – прибойная волна обожгла льдом пальцы на ногах, а мазки перистых облаков высоко над горизонтом озарило красным. Я отползаю назад. От моей задницы на песке остаётся борозда, но ничего – её тоже смоет. Я снова укладываю под голову пиджак, который не снимал с самого утра, и располагаюсь поудобней. Но вскоре слышу скрип песка и голос вдали, слева от меня.
Главная достопримечательность этого зала – не бассейн, не вид на Город и даже не скалодром, а вот этот вот мужик. Нет, это не Санта обзавелся лысиной и пару лет просидел на коктейле из анаболиков и гормона роста. Это – Тренер. Его все здесь так и называют – просто Тренер.
Останавливаюсь неподалеку и дожидаюсь, пока он закончит подход.
Этот старый хрыч тянет здоровенную гантель в наклоне одной рукой, а второй наваливается всей своей немалой массой на скамейку. Он орёт на весь грёбаный зал и рычит, как животное, а под конец грохает вес со всей дури на пол (кило, наверно, шестьдесят или даже семьдесят). Встряхивает подзабитые руки и принимается кряхтеть, растягивая широчайшие.
Останавливаюсь неподалеку и дожидаюсь, пока он закончит подход.
Этот старый хрыч тянет здоровенную гантель в наклоне одной рукой, а второй наваливается всей своей немалой массой на скамейку. Он орёт на весь грёбаный зал и рычит, как животное, а под конец грохает вес со всей дури на пол (кило, наверно, шестьдесят или даже семьдесят). Встряхивает подзабитые руки и принимается кряхтеть, растягивая широчайшие.
Моё внимание соскальзывает на тёмно-золотистые глаза, что переливаются на заднем фоне – Флег, по-прежнему совершенно неподвижно, продолжает следить за мной вполглаза. Вот только кажется, сквозь его фиолетово-чёрную кожу на лбу начинают прорезаться рога, и прямо на глазах отрастает кудрявая бородка. Когда же он, наконец, поворачивается ко мне, я понимаю, что вся эта херня мне не мерещится, а его странного цвета глаза вспыхивают ещё ярче...
Внезапно кто-то хватает меня за правое плечо, и я вздрагиваю, как ненормальный.
– Братан, – спрашивает Нельс и трясёт меня. – Что ж тебя так кроет в последнее время?
Окончательно утратив над собой контроль, я вскакиваю прямо на диван от испуга. Я отступаю и, перемахнув через спинку с подушками, оказываюсь на полу.
Я отхожу всё дальше и дальше, не отрывая глаз от этой кучки уродов, что таращится на меня: две бабы с изуродованными лицами – сраные ведьмы; три парня – больше похожие на полупрогнивших зомбаков; Флег – этот чёрный парень, уже совсем утративший человеческий облик, и Кери, облитая кровью ниже живота, а также «белоглазый» Нельс, который лыбится во весь рот и говорит мне:
– Блин, Джейк! Это уже не смешно, ты бледного через день ловишь!
После его слов у меня снова возникает ощущение, будто всё вокруг качается, как на волнах. У меня возникает ощущение, что весь этот пентхауз – не больше, чем небольшой баркас, и мы все (я и очень странная кампания ребят) затеряны где-то на бескрайних просторах океана вселенной... Судя по всему, Флег – этот высоченный сатир с огромными рогами и Z-образными ногами – тоже ощущает это. Он немного подсаживается, придерживаясь за диван, чтобы устоять во всё усиливающуюся качку...
Внезапно кто-то хватает меня за правое плечо, и я вздрагиваю, как ненормальный.
– Братан, – спрашивает Нельс и трясёт меня. – Что ж тебя так кроет в последнее время?
Окончательно утратив над собой контроль, я вскакиваю прямо на диван от испуга. Я отступаю и, перемахнув через спинку с подушками, оказываюсь на полу.
Я отхожу всё дальше и дальше, не отрывая глаз от этой кучки уродов, что таращится на меня: две бабы с изуродованными лицами – сраные ведьмы; три парня – больше похожие на полупрогнивших зомбаков; Флег – этот чёрный парень, уже совсем утративший человеческий облик, и Кери, облитая кровью ниже живота, а также «белоглазый» Нельс, который лыбится во весь рот и говорит мне:
– Блин, Джейк! Это уже не смешно, ты бледного через день ловишь!
После его слов у меня снова возникает ощущение, будто всё вокруг качается, как на волнах. У меня возникает ощущение, что весь этот пентхауз – не больше, чем небольшой баркас, и мы все (я и очень странная кампания ребят) затеряны где-то на бескрайних просторах океана вселенной... Судя по всему, Флег – этот высоченный сатир с огромными рогами и Z-образными ногами – тоже ощущает это. Он немного подсаживается, придерживаясь за диван, чтобы устоять во всё усиливающуюся качку...
Там, вдали, вспыхивает рассвет и солнце бросает в небо первые лучи.
Его свет медленно расползается по пустоши и мягким прикосновением касается моего лица.
И перед тем, как шагнуть в глубь этой выжженной равнины, я шепчу:
– Элиз, придет время, и мы встретимся снова...
Но как только я вступаю на песок, вдруг из-за горизонта выпрыгивает громадный кит и, со всплеском, валится на спину в точно такую же, как и он, белоснежную пучину облаков...
Его свет медленно расползается по пустоши и мягким прикосновением касается моего лица.
И перед тем, как шагнуть в глубь этой выжженной равнины, я шепчу:
– Элиз, придет время, и мы встретимся снова...
Но как только я вступаю на песок, вдруг из-за горизонта выпрыгивает громадный кит и, со всплеском, валится на спину в точно такую же, как и он, белоснежную пучину облаков...
