Ух! Снова всем привет!

Долго думал, о чём написать в этот раз, и надеялся подобрать что-нибудь не столь мозгодробительное, как прошлые статьи, но, к сожалению, этой надежде было суждено пойти Титаником на дно. А айсбергом в моём случае послужила мысль о «смерти Автора» Ролана Барта... Ну и угораздило же меня задуматься об этом.

Кто не знает: это известный французский философ прошлого столетия (ох, как же повезло Франции 20 века на таких умных мужиков). Так вот обзывать этого мужчину можно по-разному: постмодернистом, структуралистом, постструктуралистом, поскольку в течение своей жизни он перетекал из одной ипостаси в другую. За свою жизнь, которая оборвалась в результате ДТП в 80 году, он написал немало работ в различных сферах. Но лично мне больше всего запомнился «Миф сегодня», в котором он рассматривал способ мифологического видения современного человека (современного человека середины прошлого века, если что) на примерах политики и рекламы (своеобразный предтеча знаковому видению Бодрийяра), а также его знаменитое эссе на упомянутую тему «смерти Автора». Это не большая работа (минут 20-25 чтения), но она заряжена парочкой довольно интересных идей, которые сильно повлияли на дальнейшее развитие культуры всего мира (но, с моей точки зрения, не в том ключе, как того желал Барт). Однако об этом позже.

Сперва мне бы хотелось отметить иную мысль, высказанную в этой работе. Когда я впервые ознакомился с ней, помнится, большое впечатление (а то и возмущение) на меня произвело его заявление о том, что не автор, но сам язык (его структура) пишет текст, а автору дана роль той самой машинистки, которая пишет и этот. Ну что тут сказать, не зря же он структуралист (вообще-то это их работа, ставить структуру в центр стола и рассматривать оставшиеся элементы с этой точки зрения). По мне, так эта идея кажется довольно однобокой и парадоксально выбрасывающей из процесса писательства самого писателя и к тому же – что не менее важно – образ, на котором строится текст (об образах в эссе вообще нет упоминаний, словно в мире Барта такого понятия не существует вовсе, в то время как я в прошлой своей заметке продемонстрировал заявления некоторых писателей, – скриптеров, по Барту, – из которых можно понять, что нередко именно образ является отправной точкой произведения и неотъемлемой её частью).

Но, признаться, только после прочтения этого эссе я стал обращать внимание (и этот факт для меня сегодня очевиден), какую колоссальную роль система языка играет в процессе выражения мысли. Своеобразный диктат, регламентирующий эту деятельность и указывающий, что, как и в каком порядке делать, и который нередко вторгается и может изменить/повлиять на мысль или даже образ, за который вы взялись. Думаю, это должно быть знакомо людям, которые брались за художественное описание чего-либо и ощущали бремя языковой структуры, что пытается либо выкинуть какой-либо элемент из описания или же наоборот – заставляет взять в игру новый, меняя первоначальный замысел. Но, как я заявил выше, тема поста именно смерть Автора, так что я спешу вернуться к ней. А поговорить я хотел о её влиянии сегодня, и насколько эта идея уместна в нынешних исторических рамках (и возможно, в будущих тоже).

Стоит начать с того, что название самого эссе ассоциируется у меня с другой концепцией, связанной со смертью. Я говорю о смерти Бога Фридриха Ницше. И так же как и Ницше в своё время по большему счёту не изобрёл свою концепцию, но стал одним из первых, кто зафиксировал её, как факт гибели определённых форм воззрений общества и его переход в новую формацию модерна, (имеется в виду что общество уже давно сделало этот шаг, но не осмыслило его и не фиксировало как данность, хотя уже давно функционировало отличным от классического образа мысли), то так же и Барт не изобретал своей концепции (он сам упоминает в эссе попытки других, предшествующих ему авторов сделать это), но стал одним из первых, кто облёк её в четкую структуру, своевременно учуяв возникшие тенденции.

Фундаментальной мыслью этого труда является уничтожение непоколебимого Авторского авторитета, благодаря чему текст должен освободиться от ограничений и обрести бесчисленное количество интерпретаций. И по-моему это великолепная мысль, поскольку (как упоминает в своей работе сам Барт об этом художнике) подходя к полотну Ван Гога, вы знаете, что этот парень был не в себе и как-то раз полоснул себе ухо, так что вы автоматом накладываете определённую матрицу понимания на его картину, что является неоспоримым фактом, препятствующим взглянуть на неё объективно. Подходя к картине Дали, вы знаете, что этот парень вытворял непонятно что, и поэтому не надеетесь увидеть в его произведении разгадку библейского сюжета. А оказавшись у картины Да Винчи, вы знаете, что этот мужик был гением (хотя до середины прошлого века его мало кто знал, а вспомнили про него лишь после неудачной попытки украсть его произведение из Лувра), поэтому вы уверенны, что за загадочной улыбкой Джоконды кроется какая-то тайна, и с удовольствием забываете про все остальные элементы, романтично уставившись на её слегка размытые губки.

Как раз против этого и восстаёт Барт. Он настаивает, что именно смерть Автора как авторитета порождает другой элемент: Читателя. И в этом, мне кажется, кроется одна из проблем его работы. Дело в том, что Ролан Барт ставит своей целью уничтожение идеализированного Автора-Бога, одновременно рождая другую нереальную модель – идеального Читателя, на которого он взваливает непосильную ношу – обнаружить/воспринять целостную сущность письма. Он называет Читателя – пространством, в котором запечатлеваются все до единой цитаты письма. Он говорит:

В этом бесспорно что-то есть, и это факт, что именно в голове человека, который читает, смотрит фильм и слушает музыку – именно в его голове идёт восприятие смыслов, их обработка и анализ. Но после этого описания Читателя, которое даёт Барт, у меня возникает ярое желание взять фонарь, выйти на улицу днём и ходить с ним по городу, как это делал Диоген, только вопрошать толпу не «Ищу Человека!», а: «Ищу Читателя». Проблема – не менее уважаемого в связи с этим – Ролана Барта, в том, что он довольно с легкой руки выкидывает из своей системы (структуры) не только литературный образ, но и многие другие аспекты реальности (о которых, впрочем, в те времена он мог быть не особо осведомлён), такие как искажение восприятия, изменчивость памяти, её несовершенство и избирательность, а также множественные когнитивные искажения и бог знает что ещё (и да, наше внимание тоже оставляет желать лучшего). Все эти факторы создают невозможность существования того Читателя, о котором говорит Барт. Мне кажется, его Читатель больше похож на новорождённого ребёнка: без истории, без биографии, без психологии – своеобразный пустой лист, что воспринимает смыслы. Вот только проблема в том, что ребёнок хоть и является воспринимающим центром (уши и глаза у него всё-таки есть), но он не может пока понять таких сложных концепций – не обучен ещё.

Самая же важная проблема его эссе кроется в фундаментальной мысли – Барт не просто стремится уничтожить авторитет Автора, он говорит о полном разрыве/удалении/отстранении/отчуждении Автора от его собственного текста, одновременно с этим демонстрируя иную по смыслу своих же слов аллегорию: «Автор делается меньше ростом, как фигурка в самой глубине литературной сцены» – не смотря на то, что совсем рядом он говорит о полном его удалении, что значит Автор не просто должен уйти в глубь сцены, но окончательно её покинуть. А данное действие, как ни парадоксально, несёт противоположную функцию в стремлении освободить текст, уменьшая количество возможных интерпретаций. И вот почему: С уходом этой важной фигуры со сцены, за ней следуют многие другие элементы. (Об этом чуточку ниже).

Сам Барт утверждает, что Автор в том смысле, в каком мы знаем его сейчас (и каким он был в прошлом веке), то есть в роли своеобразного ключа к пониманию произведения, был создан критиком нового времени. Как я могу предположить, это реакция Барта, и в какой-то мере общественности, на злоупотребление критиками того периода определённым способом прочтения материала и подтасовкой/манипуляцией биографических фактов и использования их с целью подтверждения своего видения, своей «расшифровки». А для того, чтобы я мог сделать даже такой весьма простой вывод, мне как минимум необходимо знать хоть что-то об Авторе-Барте и использовать знания о нём, хотя бы в концепции Мишеля Фуко – Автора-функции (стоит отметить то, что сам Фуко не отрицал существования «сочиняющего и пишущего индивида – творца произведений культуры»). То есть использовать его имя с целью классификации: в какой период он жил, в какой области трудился, в каком дискурсе находился, какой нарратив использовал. Не имея этих важных вводных, текст теряет контекст, лишается своего места в системе и возможности вразумительного толкования. Такой текст (потерявший связь с другими элементами) превращает его в своеобразный пустой знак по Бодрийяру, который за собой не имеет ничего и теряет свою ценность.

Ниже я планировал произвести несколько мысленных экспериментов, демонстрирующих важность влияния различных элементов на количество и качество интерпретаций, но текст вышел с большим количеством букв и малым объёмом полезной информации, поэтому я вынужден представить вам лишь сокращённые фабулы и выводы из него.

В первом примере я рассматривал табличку древней цивилизации Инд, как текст, лишившийся подавляющего числа элементов, в том числе автора, датировки, самого языка (они не переводимы), вследствие чего этот текст лишался какой-либо возможности качественной интерпретации, оставаясь лишь ценным с точки зрения археологии, в связи со своим почтенным возрастом. То есть текст есть – смысла нет.

Второй пример я сконцентрировал на Уильяме Шекспире, с которым концепция Барта работает по полной, поскольку достоверной информации об авторе крайне мало. Я предложил сбросить, помимо его личности, другие элементы с его литературной сцены, например датировки его произведений (которые можно хотя бы примерно восстановить благодаря известному отрезку его жизни) и пытался продемонстрировать, как их отсутствие могло нарушить всё восприятие литературы того времени. Для большего абсурда я предложил магическим образом потерять все языки, на которых можно прочитать произведения этого гения, что делало его произведения менее ценными, чем даже глиняные таблички цивилизации Инд. А в противовес предложил к известным на сегодняшний день фактам добавить вымышленную автобиографию автора или дневник, который случайно был найден в процессе воображаемой реконструкции какого-нибудь здания в Лондоне (что могло, по моему предположению, породить пересмотр его работ и нахождение новых трактовок и смыслов). Делал я это всё для того, чтобы продемонстрировать, что количество элементов/данных/вводных на литературной сцене только увеличивает качество и количество интерпретаций. Не знаю, может ли текст быть освобожден в принципе, но выбрасывание таких важных элементов, как Автор, – вот что является действительным наложением ограничений на текст и на его понимание. Безусловно, концентрация только на одном из элементов и подтасовка фактов под предвзятое мнение – тоже является ограничением, но по мне, так оно куда меньше, чем отсутствие любых вводных.

Мне кажется, что именно связь с автором, связь с миром, исторической эпохой, человеком, обществом – это то, что связывает текст/произведение с реальностью и придаёт ему ценность, поскольку делает его своеобразным сгустком/концентратом идей, мудрости и важных замечаний, наблюдений, зачастую, довольно умного человека – Автора – и отражение мира вокруг него (что даёт возможность хотя бы отчасти приобщиться к его опыту).

Ну а теперь, наконец, посмотрим, что мы имеем на сегодняшний день (вы уж меня простите, я надеялся, что этот момент произойдёт куда раньше, но текст, как всегда, раскинулся). Так вот, мне видится, что Ролан Барт в определённой мере победил. Конструкт смерти Автора был вобран культурой. Сегодня после просмотра фильма, прочтения книги, или ещё чего-нибудь, ни критик, ни читатель не бежит изучать биографию автора, чтобы понять произведение и «расшифровать» его тайную суть (в лучшем случае он почитает 10 фактов о ...). Вместо этого он, минуя инстанции анализа и обработки информации, сходу долбит свой комментарий, основанный исключительно на своём богатом, разностороннем опыте (который, если быть с собой честным, на 100% детерминирован, и детерминирован не лучшими источниками, которыми обладает мир). Против ограничения текста, накладываемым личностью автора, мы имеем куда более масштабные ограничения, такие как собственные крайне примитивные представления о мире, навязанные нам массовой культурой. В итоге на литературной сцене не осталось ничего, кроме читателя и тех элементов, которые он обучен видеть, а обучен он видеть крайне мало, поскольку наше общество, нацеленное на потребление, не ставит целью поиски смыслов – оно учит нас, как быть участником потребительских отношений. Из-за того, что популярные медиа рассчитаны на массы, они крайне ограничены в смысловой нагрузке и имеют тенденцию к примитивизации контента. И эта тенденция идёт полным ходом, а её побочные эффекты делают нас смысловыми дальтониками в лучшем случае, в худшем – ментально слепыми.

Дело в том, что наш мозг устроен таким образом, что любого количества информации хватает нам для интерпретации мира вокруг. Представьте, древним людям не одну сотню тысяч лет не было дела до законов физики и того, что Земля круглая. Никто из них не хватался за голову и не бегал, как ошпаренный, от того, что до него внезапно дошло – мир не познаваем. Они всему умудрялись найти объяснение, каким бы абсурдным оно сейчас нам не казалось. Так и мы сегодня – нам всё по условию всегда понятно, даже если это не так – это наш особый способ взаимодействовать с действительностью (и «наш» – в смысле всех живых организмов). И этот способ, по-видимому, очень выгодный с точки зрения эволюции, к сожалению, обеспечивает постоянную утечку смыслов.

Ситуация схожа с машиной, которую вы выбирали, или же ваш друг или родственник её купил, и тут бац, неожиданно эту марку или модель вы начинаете замечать повсюду. Так и с идеями и смыслами – мы априори слепы к элементам, которые мы не обучены видеть или обращать на них внимание, в то время как они могут постоянно маячить вокруг нас. И эта определённого вида слепота встаёт на пути восприятия чужого опыта, в том числе опыта Автора, который в большинстве случаев куда более интеллектуально развит, чем его читатель, но плоды его интеллектуального труда нам недоступны по причине всё той же пресловутой утечки смыслов.

По-настоящему эссе «смерть Автора» – невероятная работа, в которой проступают очень тонкие элементы и завораживающий оптимизм, соседствующий с очень парадоксальными и отталкивающими заявлениями. В определённом виде Барт вновь ассоциируется у меня с Ницше в своём незаметном на первый взгляд романтизме. Ведь несмотря на всё, Барт, в первую очередь, встаёт на защиту нас, Читателей, и ходатайствует о дальнейшем нашем развитии, одновременно предлагая Автору (и в первую очередь это требование Барта, как Автора, к себе) пересмотреть свою позицию в отношении Автор-Читатель, Автор-Мир, Автор-Язык, да и наконец Автор-сам Автор.

Но к сожалению, как и Сверхчеловека Ницше нам ещё не скоро встретить, так и Читателя Ролана Барта, возможно, нам не увидеть никогда. Так что на сегодняшний день можно констатировать: Автор мертв, а Читатель ещё не родился.

На этом всё!